Интеллектуальная эволюция человечества
Каковы перспективы развития человечества? Есть ли польза от науки? Как человек может постигнуть себя и свое место на Земле? TopCrop.ru приводит эссэ Льюиса Томаса на тему интеллектуального развития человечества опубликованное еще в 1980 году в журнале «Гарвард магазин». Его взгляды врача, поэта, педагога, декана Йельской Медицинской школы и Нью-Йоркского университета, а также автора книг «Жизнь клетки» (1974) и «Медуза и улитка» (1979) актуальны сегодня, как и тогда.
Неуверенность, это явное ощущение зыбкости почвы при каждом шаге, является одной из отличительных черт человечества. Мы все время, все вместе, меняем свое мнение в каком-то биологическом процессе, в общих чертах схожем с самой эволюцией.
Изменчивость науки
Вся совокупность науки, собранная за последние триста лет в один огромный холм, представляет собой подвижную, неустойчивую структуру, состоящую из отдельных достаточно прочных частиц знания, которые, постоянно меняя свое положение по отношению друг к другу, соединяясь в разных комбинациях или добавляя к себе новые частицы, придают всему сооружению нечто похожее на непредсказуемость и ненадежность живого организма. Человеческое знание не стабильно, оно развивается, как говорится, по системе попыток и ошибок или, как чаще бывает, ошибок и попыток.
Другие животные отличаются от нас в этом отношении. Каждое из них обладает по крайней мере одной сильной стороной, даже высокой степенью совершенства тех или иных качеств. Любой жук способен жить совершенной жизнью, безупречной с точки зрения задачи произведения потомства. Про нас этого сказать нельзя: мы не отличаемся особыми способностями в какой бы то ни было области, за исключением речи, хотя даже тут мы склонны к недоразумениям. В наших генах заложена способность сворачивать в сторону от определенной точки: в ходе эволюции мы каким-то образом были отобраны именно по признаку нашего дара неоднозначности.
Именно это и привело нас на стезю науки. Усилия на поприще науки не представляют собой, как некоторые думают, пути построения прочного, нерушимого здания непреложной истины, в котором факты аккуратно укладываются один на другой, как прутики в муравейнике. Наука — нечто совершенно иное: она все время меняется, меняет направление, пересматривает пройденный путь, обнаруживает неверность своих построений и взрывается изнутри, чтобы перестроиться. Наука — нечто живое, это воплощенное торжество человеческой склонности ошибаться.
Обычно ученые о науке так не говорят, потому что всегда в воздухе носится ощущение, что на этот раз все правильно, на этот раз мы уже почти овладеваем некоей законченной наукой и будем знать почти все обо всем. Биология за последних несколько лет стала развиваться настолько быстро, что есть даже известный риск посчитать ее почти завершенной в ее теперешней стадии развития, тогда как в действительности она только готовится к взлету. Биология очень далека от законченности, она только-только начинает развиваться.
Мы попадаем в глупое положение каждый раз, когда думаем, что мы все знаем. Сегодня модный взгляд на место человека в природе сводится к тому, что на самом деле тут нет большой проблемы, что ответ прост: наше присутствие лишено всякого смысла. Вселенная бессмысленна в применении к человечеству: мы заняли свое место в ней в результате серии бессмысленных биологических случайностей.
Враждующие гены
Животные и растения планеты непрерывно враждуют друг с другом, и каждый стремится вытеснить своего ближайшего соседа. Гены, ленточки полимерных молекул, — непримиримые соперники, и только они выживают в борьбе, да и то по прихоти случая.
Этот взгляд на вещи иногда представляют как научно обоснованный, подразумевая при этом, что мы уже знаем большую часть важнейших познаваемых вещей и что все обстоит именно так. В этом заключается вся мудрость XX века, считающего своим единственным прозрением то, что мир — абсурдное устройство, и нам из него уйти некуда.
При таком положении вещей мы, понятно, не имели бы никаких обязательств по отношению к кому бы то ни было, кроме нашего индивидуального «я» и, конечно, генов, кодирующих нас как индивидуумов.
Я не захожу в своих суждениях так далеко. Я верю, что мы — человечество — абсолютно незрелый вид, который только сейчас начинает процесс обучения тому, как учиться. Самым ярким нашим биологическим признаком, определяющим нас как особый вид животных, является речь, и глубинная природа этого дара остается тайной. Мы уверены в том, что обладаем сознанием, но не можем даже предположительно объяснить, как эта уверенность возникает в нашем мозгу, и даже не можем сказать наверняка, что именно в мозгу. Мы не понимаем, каким образом одна единственная клетка, образовавшаяся в результате слияния двух клеток может дифференцироваться до образования зародыша, а затем и целой системы различных тканей и органов, из которых мы состоим, и не понимаем, как проходит через свои стадии развития головастик, и даже блоха. Мы можем, конечно, придумывать временно удовлетворяющие нас, но потом всегда предаваемые забвению мифы о происхождении жизни на Земле. Мы не понимаем, почему мы поем, играем, танцуем, рисуем, пишем стихи. Нас изумляет, повсеместное присутствие скрытых сил любви.
Молодость человечества
Одно наше качество должно было бы поражать биологов гораздо больше, чем мы видим: это молодость нашего биологического вида. По эволюционным стандартам мы только что появились на сцене, для нас еще новы наши большие пальцы, ноги и сила нашего нового мозга. Мы — самые молодые и самые незрелые из всех значительных животных. По определению зоологов-систематиков нам должно быть около миллиона лет, но как говорящие создания, обладающие уникальной способностью к образной речи и к употреблению иносказаний, которая и позволяет признать нас людьми, мы существуем, по-видимому, всего-навсего лишь тысячи лет.
Наше место в жизни мира все еще остается неясным, пому что нам еще очень многому предстоит научиться, но, всяком случае, это место нельзя считать абсурдным. Мы что-то значим. В течение какого-то времени, во всяком случае, нам придется быть ответственными за мышление системы, что на данном этапе означает ответственность за то, чтобы не причинять вреда остальной живой природе, насколько возможно. Это, само по себе, чрезвычайно сложно, принимая во внимание нашу возрастающую численность и все увеличивающийся спрос на ресурсы планеты. Нет никакой надежды придумать выход из нашего затруднительного положения, кроме как посредством обогащения знаний, причем часть этих знаний (не все, конечно, но значительная часть) может быть приобретена только с помощью науки, науки расширенной и углубленной, необходимой не для достижения долголетия, комфорта или благосостояния, но для достижения понимания, без которого человечество не сможет долго просуществовать.
Важное место в общем образовании должно быть отведено, между прочим, тому факту, что блоха остается выше нашего понимания, не говоря уже о таких вещах, как процесс возникновения мысли. Когда-нибудь мы сможем все это понять, если будем упорно того добиваться, но пока мы весьма далеки от цели, и впереди еще горы и века работы.
Содружество — главная сила природы
Важнейший вопрос, который необходимо рассмотреть, это вопрос об общем характере взаимоотношений в природе. Сто лет назад на этот счет существовало единодушное мнение:
природа была с «с обагренными зубами и когтями», эволюция представляла собой летопись открытой борьбы между конкурирующими видами, самые крошечные из живых существ были самыми опасными агрессорами и так далее. Теперь вырисовывается другая картина. Самые крошечные и самые хрупкие из организмов доминируют в жизни на земле: хлоропласты в клетках растений, превращающие солнечную энергию в питание и освобождающие необходимый для дыхания кислород, происходят, по-видимому, от древних сине-зеленых водорослей и живут ныне в качестве постоянных обитателей внутри клеток «высших» форм; митохондрии всех содержащих ядро клеток, служащие двигателями всех жизненных функций, ведут свое происхождение от бактерий, давно избравших образ жизни клеток внутри клеток. Стремление к образованию содружеств, коопераций, представляет собой, может быть, самую старую, самую мощную и самую основную силу в природе. На свете нет изолированных, независимо живущих существ: всякая форма жизни зависит от других форм. Выигравшие в процессе эволюции мутанты, которым удалось, так сказать, пробиться, достигли этого благодаря тому, что приспособились к остальной жизни и со своей стороны поддерживали ее. Пока что мы можем считаться видом, сделавшим блестящие успехи, но видом недолговечным, может быть неустойчивым. Мы должны продвигаться в будущее с осторожностью, изыскивать способы быть более полезными для остальной природы, более внимательно прислушиваться к поступающим сигналам, ступать осторожно и высматривать возможных партнеров.
Поиск новых путей развития
Величайшим достижением природы до настоящего времени было, несомненно, создание молекулы ДНК. Она существовала уже в самом начале, в первой появившейся клетке, уже с клеточными мембранами, где-то в супообразных водах нашей планеты около трех миллиардов лет назад. Все молекулы — ДНК, присутствующие сегодня во всех клетках на земле, являются просто продолжением и усовершенствованной версией той первой молекулы. По существу, мы не можем утверждать, что сделали большие успехи, поскольку способ развития и воспроизведения в принципе все тот же.
Нам повезло, что природа проявила в эволюции такую сдержанность и хороший вкус. При таком мозге, как наш, по размерам и сложности, способном вырабатывать бесконечное количество фраз, так что если бы их нанизать подряд, их бы хватило отсюда до Солнца и обратно, мы наделены в то же время каким-то чувством меры, которое не дает нам урегулировать все наши дела раз и навсегда при помощи одних только слов. В менее совершенном мире, возможно, мы были бы обречены на жизнь, навсегда ограниченную определенным набором фраз, на жизнь как бы в коконе из неизменных, непреложных слов, на жизнь термитов, которые никогда не смогут изменить внутренней структуры своих построек. В отличие от них мы способны развивать новые мысли как только нам заблагорассудится. Природа добра к нам, предоставляя нам некоторую свободу, не слишком стесняя нас. Будучи наделены мозгом с определенной мыслительной способностью и в то же время ограничены склонностью ошибаться, мы лучше приспособлены для поисков своего пути через будущее.
Но, может быть, принимая во внимание принцип неустойчивости молекулы, так оно и должно было получиться. В конце концов, если существует некий механизм, предназначенный для постоянных перемен образа жизни, если все новые формы должны уживаться друг с другом, что они и делают, так как симбиоз — явление очень распространенное, и если каждый импровизированный новый ген, представляющий улучшение качеств индивида, легко становится признаком данного вида в процессе отбора, при условии, что он оказывается полезным для других, и если пройдет достаточно времени, то, быть может, система раньше или позже выработает мозг и сознание.
Ошибиться чтобы найти
Биология нуждается в более удачном термине для обозначения движущей силы в эволюции, чем слово «ошибка». А, впрочем, может быть, его следует считать подходящим, если вспомнить, что слово «ошибка» (англ. «еггог») происходит от старого индоевропейского корня, означающего «блуждать», «вести поиски».
Слово «ошибка» (англ. «еггог») происходит от старого индоевропейского корня, означающего «блуждать», «вести поиски».
Я не могу примириться с теорией случайности: я терпеть не могу концепции бесцельности и слепого случая в природе. И в то же время я не знаю, чем ее заменить, чтобы успокоить свой ум. Абсурдно утверждать, что мир, такой, как наш, представляет собой абсурд, если он вмещает, как мы видим своими глазами, столь многие миллиарды различных форм жизни, и каждая форма по-своему абсолютно совершенна, а все вместе они связаны воедино, образуя, как несомненно показалось бы пришельцу извне, гигантский шарообразный организм. Мы говорим — некоторые из нас, во всяком случае, говорят — об абсурдности человеческого присутствия в природе, но это обусловлено незнанием того, как мы вписываемся в нее, или зачем мы нужны. Истории, которые мы раньше придумывали с целью объяснить свое существование, нас больше не удовлетворяют, а новых историй на данный момент нет.
Некоторые считают, что наши беды идут от науки, что мы должны перестать ею заниматься и вернуться к жизни в природе, вместе с природой, созерцая природу. С этим мы опоздали, опоздали на несколько сот лет, к тому же теперь нас слишком много — уже четыре миллиарда (Цифра актуальна на момент выхода публикации в 1980 году. Сегодня население планеты оценивается в 7,4 млрд. — прим. ред.), и существует вероятность того, что это число удвоится дважды при жизни некоторых из живущих ныне людей.
Разум Земли
Что мне больше всего хотелось бы знать о развитии Земли, это есть ли у нее разум. Или появится ли у нее когда-нибудь разум, и являемся ли мы частью этого разума. Являемся ли мы тканью для сознания Земли.
Мне нравится эта мысль, хотя я не могу ее нигде представить, и, должен признаться, она меня несколько смущает. Меня преследует чувство, что это самомнение, плод предельной гордыни. У одного насекомого может быть всего две мысли, может быть, три, но насекомых множество. Миллион слепых и почти лишенных разума термитов в термитнике образует в своей коллективной жизни некий интеллект, некий вид мозга, способного строить бесконечные сводчатые камеры и арки с безупречным сводом и все это как-то соображать. Мне бы хотелось знать, о чем думают киты или дельфины, но если бы я надеялся выяснить, как на самом деле осуществляется двусторонняя связь живых существ на нашей планете, я бы занялся изучением термитов.
Я готов предсказать — пусть это будет ненадежная, временная гипотеза, — что существует один центральный, универсальный аспект человеческого поведения, заданный генетически самой нашей природой, управляемый биологически, который движет каждым из нас. В зависимости от взгляда на этот счет, можно определить его как стремление быть полезным. Это побуждение движет обществом, определяет наше поведение — как отдельных лиц, так и в группе, изобретает все наши мифы, пишет наши стихи, сочиняет нашу музыку.
Вот почему так трудно быть молодым видом, особи которого все еще блуждают группами, пытаясь создать устойчивую цивилизацию. Для муравья быть полезным просто: получив надлежащий химический сигнал на определенном этапе строительства муравейника, он отправляется искать прутик строго определенного размера, нужного для данного этапа строительства, несет его к муравейнику, кладет прутик на место, а затем повторяет то же самое.
Для нас все это выглядит совсем иначе: у нас есть большой риск сделать все неправильно, взять не тот прутик, потерять муравейник, даже не узнать его очертания. Мы связаны нитями ДНК, огромным множеством генов, которые учат каждого из нас быть полезным, заставляют нас всю жизнь стараться быть полезными, но никогда не говорят нам, как именно это сделать. У нас нет закодированных инструкций, как в справочнике, нам все время приходится действовать наугад. Это становится еще труднее, когда мы принимаемся за работу сообща. Я был свидетелем и участником работы бесчисленных комиссий, и все они, конечно же, собирались с наилучшими намерениями. Более крупные скопления людей, как например, города, вообще почти никогда ничего не делают успешно. И, конечно, самый поразительный пример биологической ошибки со времен гигантских рептилий представляет собой современное государство, делающее ошибки на каждом шагу и постоянно громко себя восхваляющее. Современное государство — биологическая проблема, в такой же мере, как коралловый риф или тропический лес; но то, что случается с государствами, где ошибки нагромождаются одна на другую, никогда не могло бы случиться в косяке рыбы.
История Земли
Если написать историю Земли по имеющимся сегодня научным данным, то лучше всего вести повествование от третьего лица.
Для этой роли я приглашаю проницательного и вездесущего джентльмена, известного под именем Внеземного посетителя. Проносясь через нашу часть галактики, он останавливает свое внимание на нашей маленькой провинциальной Солнечной системе и, чтобы познакомиться с ней поближе, пробирается сюда между планетами, имея целый набор всяких инструментов в своем летательном аппарате, который я могу подробно и не описывать.
Заметив Землю, он сразу же видит разницу и приближается к ней, чтобы лучше ее рассмотреть. Неважно, откуда он, и что он видел до этого, — я не сомневаюсь, что у него захватывает дыхание при виде этой потрясающей красоты. У меня нет сомнений, что где-то во Вселенной существуют колонии жизни и, может быть, он их даже все видел, но я позволю себе усомниться в возможности существования многих небесных тел, переживающих сейчас весну своей жизни, отличающихся таким роскошным изобилием, молодостью и совершенством деталей, как наша планета.
Позвольте мне изменить здесь мою историю, чтобы ввести в нее прошлое. Он видит Землю сейчас, но он — один из старейших внеземных посетителей и залетал в наши края периодически с самого рождения нашей планеты, с самого ее образования около четырех миллиардов лет назад, и с тех пор он производит покадровую киносъемку крупным планом через каждые несколько сот тысяч лет. Прокрутив весь фильм, скажем, в этом году, что бы он о нас подумал?
Я думаю, что, просмотрев весь материал и сравнив его с последними наблюдениями, он пришел бы к заключению, что его объектив зафиксировал все еще продолжающийся процесс созревания огромного зародыша, держащегося за теплый круглый камень, посредством того, что мы называем землей или почвой, как бы играющей роль плаценты, и медленно поворачивающегося в лучах Солнца. Он увидел бы появление этого создания из одиночной клетки, оплодотворенной молнией, ультрафиолетовыми или космическими лучами, или еще чем-нибудь. В течение примерно двух миллионов лет он наблюдал бы образование своего рода бластулы, огромного скопления клеток, размножающихся сперва в море, а затем на суше, причем все они относятся почти к одному и тому же типу примитивной, безъядерной клетки. Потом на фильме показался бы тут и там зеленый оттенок, а еще позднее, с появлением кислорода и благодаря действию солнца — взрывоподобное повсеместное появление новых форм жизни, новых клеток с ядрами, новых скоплений клеток, из которых образуются ткани, коралловые рифы, затем розы, дельфины и, наконец, человечество, живущее кипучей жизнью, говорящее, мечтающее, творящее, сочиняющее поэмы и музыку, самый новый и молодой деятельный элемент на планете.
Путь к зрелости человечества
Мне бы хотелось думать, что мы на пути к тому, чтобы стать своего рода эмбриональной центральной нервной системой всей природы. Меня даже привлекает мысль о том, что наши города, эти все еще примитивные, архаические, хрупкие структуры, могли бы превратиться в подобие нервных, узлов, которые в конечном счете были бы связаны общей сетью в масштабе всей планеты. Но время от времени меня тревожит другая возможность: не являемся ли мы некой переходной, заменимой тканью, представляющей собой биологическую попытку прийти к какой-то новой форме, нуждающейся в лучших средствах для совершенствования, и, следовательно, не находимся ли мы на пути к закату, не окажемся ли мы интересными ископаемыми, которых будут задумчиво разглядывать создания какого-то иного типа? Когда у меня подавленное настроение, такая возможность кажется мне вполне правдоподобной. Но когда мое настроение улучшается, то, исходя из того, как искусно наш вид пользуется речью и метафорой, почти от рожденья, как хорошо мы замечаем и отмечаем свои ошибки, как блестяще мы выделяемся по сравнению со всеми остальными существами на нашей планете, хотя бы из-за того, что среди нас появился Иоганн Себастьян Бах как пример того, на что мы — как вид — способны, когда мы действительно пользуемся своим мозгом, и памятуя, что природа, будучи по природе своей бережлива, крепко держится за все, что полезно и выполняет свое назначение, — я вновь надеюсь, что мы доживем до зрелости… через многие тысячелетия. В конце концов, возможно, что нам предстоит еще долгий путь, и если это так, нам придется еще очень многому научиться. И эта перспектива прекрасна.
Читайте также:
